В речевой деятельности языковое сознание говоря o них имеет дело «не с абстрактной системой нормативно-тождественных форм языка, а с языком-речью, в смысле совокупности возможных контекстов употребления данной языковой формы. Поэтому-то член языкового коллектива  нормально никогда не чувствует гнета непререкаемых для него языковых норм (разрядка наша. — Л. С. ). Свое нормативное значение форма языка осуществляет лишь в редчайшие моменты конфликта, нехарактерные для речевой жизни (для современного человека — почти исключительно в связи с письменной речью)».

 

 

 

О творческом характере речевой деятельности, о постоянном создании в процессе говорения новых слов и форм (наряду с использованием готовых) писал Л. В. Шерба: «Совершенно очевидно, что хотя в процессах говорения мы часто просто повторяем нами раньше говорившееся (или слышанное) в аналогичных условиях, однако нельзя этого утверждать про все нами говоримое. Несомненно, что при говорении мы часто употребляем формы, которых никогда не слышали от данных слов, производим слова, не предусмотренные никакими словарями<… >, не только употребляем слышанные сочетания, но и постоянно делаем новые»”.

 

 

 

В современном отечественном языкознании делаются успешные попытки конкретизировать схему Э. Косериу применительно к разным уровням — фонетическому, словообразовательному и др. Вместе с тем предпринимались и предпринимаются попытки к преодолению противоречий этой схемы. Исследователи предлагают ввести широкое и узкое понимание нормы, узаконить понятие вариантности в пределах нормы, осмыслить диалектическое единство нормы.

 

 

 

Крайние мнения приводят к отказу от нормативного подхода к норме (абсолютизация «амплитуды колебания», выдвижение функционального по своей природе «принципа коммуникативной целесообразности», определение нормы через «систему норм, варьирующихся от случая к случаю» и т. п.). Сущность всех этих уточнений сводится к тому, чтобы в общей схеме уровней дать более адекватное описание явления, выделяемого в качестве нормы.