В 50 — 60-е годы к вопросам культуры речи проявляется все более возрастающий общественный и научный интерес. Это и понятно. Многие языковые тенденции и процессы определились к этому времени достаточно четко, а другие дали заметный результат (это относится в первую очередь к расширению нормативной базы, к заимствованиям в литературном языке из территориальных и социальных диалектов, а также из просторечия и из других языков, к росту профессионального слоя лексики в системе литературного языка и др.).
Согласно построению Л. Ельмелева, норма рождается из узуса и акта речи: норма предполагает (детерминирует, по терминологии автора) существование взаимосвязанных явлений узуса и акта речи, но не наоборот. В свою очередь, на другой ступени абстракции норма и узус в совокупности предполагают (детерминируют) существование схемы. Схема в этом построении является постоянным, т. е. детерминируемым, членом.
В связи с этим норма в построении Ельмелева оказывается фикцией: «Узус вместе с актом речи и схема отражают реальности. Норма же представляет собой абстракцию, искусственно полученную из узуса. Строго говоря, она приводит к ненужным усложнениям и без нее можно обойтись». Отрицание Ельмелевом объективного характера нормы связано, на наш взгляд, с ограничением ее лишь аксиологическим аспектом и прямо вытекает из лежащего в основе теоретических построений автора дихотомического противоположения (соссюровское «язык — речь»).
Стремлением преодолеть соссюровскую дихотомию проникнута и схема, предложенная З. Косериу, в которой заключаются также три уровня: с и с т е м а — как возможность, как техника и эталоны; н о р м а — как реализация возможностей, заложенных в системе как модели, исторически уже реализованные; р е ч ь — свободная коммуникативная деятельность, имеющая двустороннюю направленность: подравнивание к традиции, во-первых, и подравнивание к собеседнику, во-вторых. Система уровней, разработанная 3. Косериу, генетически связана с представленной выше системой Л. Ельмслева. По мнению автора, в структурах, составляющих язык, важно различать то, что является нормальным или всеобщим (норма), и то, что является функциональным и дается в противопоставлении (система).
Норма определяется Косериу как система обязательных реализаций, принятых в данном коллективе и данной культурой. В этом определении обращают на себя внимание следующие параметры:
а) системность,
б) связь с языком — структурой,
в) социальность и
г) историчность.
Можно полагать, что здесь, в сущности, перечислены все необходимые и достаточные признаки нормы — явления, связанного как с собственно лингвистическими, так и с внелингвистическими, социальными факторами. Норма по этому определению оказывается собственно языковым понятием: она находится в самом языке и выводится из него объективен, а не предписывается ему извне, не переносится из установлений словарей и грамматик. Иными словами, в нем утверждается и зацепляется предложенное деятелями Пражского лингвистического кружка принципиальное в теории и на практике разграничение языковой нормы и ее кодификации.
Главное противоречие в теоретической схеме Косериу в том, что уровень нормы включает у него лишь «обязательные реализации», т. е. характеризуется известной статичностью, хотя, по его же словам, «язык создается посредством изменения и “умирает” как таковой; когда он перестает изменяться», Понятие нормы у Косериу исключает возможности, потенции, т. е. реализации нетрадиционные.
Норма у него соответствует не тому, что можно сказать, а тому, что уже было сказано и что по традиции говорится в рассматриваемом обществе. Динамичность языка в этом случае выявляется лишь через систему, в которой только и возможен выход за пределы уже реализованного. Перефразируя Ф. де Соссюра, Э. Косериу утверждает мысль о том, что «в системе не появляется ничего такого, что до этого не существовало бы в норме». Вместе с тем любой сдвиг в норме (реализованном языке) происходит лишь как историческая конкретизация определенной возможности, уже существующей в системе.
В то же самое время Э. Косериу как будто понимает, что в живой речи вполне возможны реализации, не предусмотренные системой: «…норма зачастую требует избыточных реализаций или же реализаций, оправданных с точки зрения парадигматики и бесполезных в синтагматическом плане. В силу стремления к парадигматическому единообразию норма может даже требовать реализаций, противоречащих системе».
Как видно, Косериу не смог преодолеть противоречий устойчивости и подвижности, объективно заложенных в норме, в угоду схеме распределив эти свойства по разным уровням. Не последнюю роль здесь сыграло и неразрешимое в рамках описанного подхода к норме противоречие между речью индивидуумов (индивидуальная норма) и представлением об общей речевой деятельности (социальная норма). Между тем высказывания по поводу этого (во многом мнимого) ‘противоречия можно найти в работах советских языковедов и философов 20 — 30-х годов.
В 50 — 60-е годы к вопросам культуры речи проявляется все более возрастающий общественный и научный интерес. Это и понятно. Многие языковые тенденции и процессы определились к этому времени достаточно четко, а другие дали заметный результат (это относится в первую очередь к расширению нормативной базы, к заимствованиям в литературном языке из территориальных и социальных диалектов, а также из просторечия и из других языков, к росту профессионального слоя лексики в системе литературного языка и др.).
Согласно построению Л. Ельмелева, норма рождается из узуса и акта речи: норма предполагает (детерминирует, по терминологии автора) существование взаимосвязанных явлений узуса и акта речи, но не наоборот. В свою очередь, на другой ступени абстракции норма и узус в совокупности предполагают (детерминируют) существование схемы. Схема в этом построении является постоянным, т. е. детерминируемым, членом.
