Этот трамвай еще не был транспортным средством в сегодняшнем понимании, а казался скорее милой забавой. Рассказывали, что как-то раз ка-кого-то мужчину, который оказался несколько толще обычного, пришлось ссадить с переполненного трамвая, так как боялись перегрузки. Тем не менее Будапешт неудержимо двинулся по пути развития большого города, и к началу первой мировой войны из этой коротенькой пробной линии развилась делая сеть трамвайных линий общей протяженностью около 360 км.

 

Тем временем, однако, выяснилось, что «будущая королева бала» превратилась в скверную каргу; изменился и тон газетных комментариев. Появлялись, например, такие заголовки: «Это уж чересчур!», «Трамвай в действии — массовая резня на улицах столицы!», «Трамвай — гроза Будапешта».

 

Вполне понятно, что в то время против множества несчастных случаев пытались бороться отнюдь не путем повышения мер предосторожности, а скорее техническими средствами. В таком духе была написана и докладная записка Михая Комароми «По делу об убийствах на Будапештской городской электрической железной дороге».

 

Комароми был одновременно адвокатом и изобретателем. Его спасательное приспособление — по словам самого изобретателя — уже было с успехом использовано в Америке, однако в Венгрии после испытаний, проведенных на улице Арена (ныне улица Дьердя Дожи), генеральный директор БГЭЖД Мор Балаж признал его непригодным. Комароми с возмущением писал: «... с приспособлением Комароми было проведено более пятисот испытаний при скорости, в несколько раз превышающей обычную скорость городского трамвая; при этом изобретатель ставил на пути трамвая собственных детей ...»

 

Однако Мор Балаж остался непреклонен: «Пусть Ваш сын ляжет на живот, вот тогда и посмотрим, чего стоит Ваше приспособление».

 

В своей листовке Комароми не отвечает на замечание, зато жирным шрифтом пишет следующее:

 

Вызываю господина Баланса на дуэль!

 

Как мы уже знаем, многоуважаемое министерство призвало дирекцию электрической железной дороги испытать мое приспособление.

 

Нам также известно, что дирекция электрической железной дороги доложила министерству, что испытания моего приспособления были проведены на улице Арена.

 

Выше я уже заявил и теперь повторяю, что это просто-напросто ложь, и одновременно призываю господина Балажа признать, что приспособление, испытанное на улице Арена, не только не было моим приспособлением, но и не было на него похоже.

 

Если же господин Балаж продолжает отстаивать мнение, что приспособление, испытанное на улице Арена, является моим или идентичным ему, то, поскольку такие вопросы должны решаться по законам чести, вызываю его на испытание. Пусть каждый из нас встанет на пути трамвая, движущегося со скоростью 20 км!час, причем пусть на одном из трамваев будет установлено приспособление, испытанное на улице Арена, а на другом — мое.

 

Разумеется, пусть ему достанется приспособление, испытанное на улице Арена, я останусь при своем. И поскольку душа бессмертна и способна познать истину, мой противник сразу после испытания убедится, что приспособление, о котором он доложил высокоуважаемому министерству, не являлось моим и не было ему равноценно!

 

«Дуэль», конечно, не состоялась. В архиве Музея транспорта хранятся фотографии, доказывающие, что как с приспособлением Комароми, так и с другими «спасательными» приспособлениями было проведено множество испытаний, — естественно, безрезультатно.

 

Думается, что если бы удалось найти какое-нибудь разумное решение проблемы железнодорожных катастроф, то в первую очередь был бы доволен сам Мор Балаж.